Ничто не шелохнется на бескрайней болотистой равнине,
лишь дыхание ночи колышет невысокую траву. Уже долгие годы
ни одна птица не пролетала под огромным слепым щитом
небосвода. Когда-то, давным-давно, тут притворялись живыми
мелкие камешки - они крошились и рассыпались в пыль. Теперь
в душе двух людей, что сгорбились у костра, затерянного
среди пустыни, шевелится одна только ночь; тьма тихо
струится по жилам, мерно, неслышно стучит в висках.
Отсветы костра пляшут на бородатых лицах, дрожат
оранжевыми всплесками в глубоких колодцах зрачков. Каждый
прислушивается к ровному, спокойному дыханию другого и даже
слышит, кажется, как медленно, точно у ящерицы, мигают веки.
Наконец один начинает мечом ворошить уголья в костре.
- Перестань, глупец, ты нас выдашь!
- Что за важность, - отвечает тот, другой. - Дракон все
равно учует нас издалека. Ну и холодище, Боже милостивый!
Сидел бы я лучше у себя в замке.
- Мы ищем не сна, но смерти...
- А чего ради? Ну, чего ради? Дракон ни разу еще не
забирался в наш город!
- Тише ты, дурень! Он пожирает всех, кто путешествует в
одиночку между нашим городом и соседним.
- Ну и пусть пожирает, а мы вернемся домой.
- Тсс... слышишь?
Оба замерли.
Они ждали долго, но в ночи лишь пугливо подрагивала шкура
коней, точно бархатный черный бубен, да едва-едва
позванивали серебряные стремена.
- Ох и места же у нас, - вздохнул второй. - Тут добра не
жди. Кто-то задувает солнце, и сразу - ночь. И уж тогда,
тогда... Господи, ты только послушай! Говорят, у этого
дракона из глаз - огонь. Дышит он белым паром, издалека
видно, как он мчится по темным полям. Несется в серном
пламени и громе и поджигает траву. Овцы в страхе кидаются
врассыпную и, обезумев, издыхают. Женщины рождают чудовищ.
От ярости дракона сотрясаются стены, башни рушатся и
обращаются в прах. На рассвете холмы усыпаны телами жертв.
Скажи, сколько рыцарей уже выступило против этого чудища и
погибло, как погибнем и мы?
- Хватит, надоело!
- Как не надоесть! Среди этого запустения я даже не
знаю, какой год на дворе!
- Девятисотый от Рождества Христова.
- Нет, нет, - зашептал другой и зажмурился. - Здесь, на
равнине, нет Времени - только Вечность. Я чувствую, вот
выбежать назад, на дорогу, - а там все не так, города как не
бывало, жители еще и не родились, камень для крепостных стен
еще не добыт из каменоломен, бревна не спилены в лесах; не
спрашивай, откуда я это знаю, сама равнина знает и
подсказывает мне. А мы сидим тут одни в стране огненного
дракона. Боже, спаси нас и помилуй!
- Затаи страх в душе, но не забудь меч и латы!
- Что толку? Дракон приносится неведомо откуда; мы не
знаем, где его жилище. Он исчезает в тумане; мы не знаем,
куда он скрывается. Что ж, наденем доспехи и встретим
смерть во всеоружии.
Не успев застегнуть серебряные латы, второй вновь застыл
и обернулся.
По сумрачному краю, где царили тьма и пустота, из самого
сердца равнины сорвался ветер и принес пыль, что струится в
часах, отмеряя бег времени. В глубине этого невиданного
вихря пылали черные солнца и неслись мириады сожженных
листьев, сорванных неведомо с каких осенних деревьев где-то
за окоемом. Под этим жарким вихрем таяли луга и холмы,
кости истончались, словно белый воск, кровь мутилась, и
густела, и медленно оседала в мозгу. Вихрь налетал, и это
летели тысячи погибающих смятенных душ. Это был сумрак,
объятый туманом, объятый тьмой, и тут не место было
человеку, и не было ни дня, ни часа - время исчезло,
остались только эти двое в безликой пустоте, во внезапной
леденящей буре, в белом громе, что надвигался за прозрачным
зеленым щитом ниспадающих молний. По траве хлестнул ливень,
и снова все стихло, и в холодной тьме, в бездыханной тиши
только и осталось живого тепла, что эти двое.
- Вот, - прошептал первый. - Вот оно!..
Вдалеке, за много миль, оглушительно загремело, заревело
- мчался дракон.
В молчании оба опоясались мечами и сели на коней.
Первозданную полуночную тишину разорвало грозное шипенье,
дракон стремительно надвигался - ближе, ближе; над гребнем
холма сверкнули свирепые огненные очи, возникло что-то
темное, неясное, сползло, извиваясь, в долину и скрылось.
- Скорее!
Они пришпорили коней и поскакали к ближней лощине.
- Он пройдет здесь!
Поспешно закрыли коням глаза шорами, руками в железных
перчатках подняли копья.
- Боже правый!
- Да, будем уповать на Господа.
Миг - и дракон обогнул косогор. Огненно-рыжий глаз
чудовища впился в них, на доспехах вспыхнули алые искры и
отблески. С ужасающим надрывным воплем и скрежетом дракон
рванулся вперед.
- Помилуй нас, Боже!
Копье ударило под желтый глаз без век, согнулось - и
всадник вылетел из седла. Дракон сшиб его с ног, повалил,
подмял. Мимоходом задел черным жарким плечом второго коня и
отшвырнул вместе с седоком прочь, за добрых сто футов, и они
разбились об огромный валун, а дракон с надрывным
пронзительным воем и свистом промчался дальше, весь
окутанный рыжим, алым, багровым пламенем, в огромных мягких
перьях слепящего едкого дыма.
- Видал? - воскликнул кто-то. - Все в точности, как я
тебе говорил!
- То же самое, точь-в-точь! Рыцарь в латах, вот лопни
мои глаза! Мы его сшибли!
- Ты остановишься?
- Уж пробовал раз. Ничего не нашел. Неохота
останавливаться на этой пустоши. Жуть берет. Что-то тут
нечисто.
- Но ведь кого-то мы сбили!
- Я свистел вовсю, малый мог бы посторониться, а он и не
двинулся!
Вихрем разорвало пелену тумана.
- В Стокли прибудем вовремя. Подбрось-ка угля, Фред.
Новый свисток стряхнул капли росы с пустого неба. Дыша
огнем и яростью, ночной скорый пронесся по глубокой лощине,
с разгона взял подъем и скрылся, исчез безвозвратно в
холодной дали на севере, остались лишь черный дым и пар - и
еще долго таяли в оцепенелом воздухе.